Прусский террор - Страница 124

124

Елена ломала руки.

— О! Его желание, его желание! Он же не сможет порадоваться от того, что оно осуществится. Господин доктор, — говорила она, — разве он больше не откроет глаза? Перед тем как умереть, он больше не заговорит? Боже правый! Ты мне свидетель! Я больше уже не прошу, чтобы он жил, для этого нужно, чтобы ты совершил чудо доброты. Но доктор, доктор! Сделайте так, чтобы он открыл глаза! Сделайте так, чтобы он заговорил со мной! Сделайте так, чтобы священник мог соединить наши руки! Сделайте, чтобы мы могли соединиться на этом свете и не оказаться разлученными на том!

Несмотря на свою обычную бесстрастность, врач не смог остаться холодным перед таким горем; хотя он прекрасно видел, что на этот раз удар был смертельным, и хотя он сделал все, на что было способно искусство врачевания, и чувствовал себя бессильным сделать еще что бы то ни было, он попытался обнадежить Елену теми простыми ответами, что имеются в запасе у врачей для подобного рода чрезвычайных обстоятельств.

Но тогда Бенедикт подошел к нему и, взяв его за руку, сказал:

— Доктор, вы слышите, что просит у вас это святое создание? Она не просит у вас жизни для своего любимого, она просит воскресить его на время, чтобы священник успел произнести несколько слов и надеть ей кольцо на палец!

— О да! Да, — вскричала Елена, — я прошу только этого! Я же была безумицей! Пока он еще жил, пока говорил со мной, я не последовала его желанию и не позвала священника, чтобы он соединил нас навсегда. Доктор, пусть он откроет глаза, пусть скажет: «Да!» — это все, что я прошу; когда будет исполнено его желание, я смогу исполнить данное ему мною слово.

— Доктор, — сказал Бенедикт вполголоса врачу, пожимая ему руку и не выпуская ее из своей, — доктор, а если мы попросим у науки чуда, в котором нам отказывает Бог? А если мы прибегнем к переливанию крови?

— Что это такое? — спросила Елена.

Врач секунду подумал. Затем он посмотрел на больного.

— Все потеряно, — сказал он, — поэтому мы ничем не рискуем.

— Я вас спросила, — сказала Елена, — что это такое, переливание крови?

— Речь о том, — сказал врач, — чтобы перелить в обескровленные вены больного достаточное количество горячей и живой крови, чтобы вернуть ему, пусть на какой-то миг, вместе с жизнью и способностью говорить, сознание собственного я.

— А это операция?.. — спросила Елена.

— Я буду делать ее первый раз в жизни, — ответил врач, — но два-три раза мне пришлось видеть, как ее делают в больницах.

— И мне тоже, — сказал Бенедикт, — ибо, увлекаясь всем сверхъестественным, я прослушал лекции Мажанди и тогда видел, что, когда вводили в вены животного кровь другого животного его вида, опыт всегда удавался.

— Ну хорошо, — сказал врач, — я поищу человека, который захочет продать нам один или два фунта своей крови.

— Доктор, — сказал Бенедикт, сбрасывая с себя куртку, — я не продаю своей крови друзьям, а отдаю ее. Вы нашли человека!

Но при этих словах Елена вскрикнула, бросилась между Бенедиктом и врачом и, протягивая руку хирургу, сказала Бенедикту:

— Вы уже достаточно сделали для него до сих пор, господин Бенедикт, и если человеческую кровь нужно влить в вены моего любимого Карла, то это будет моя кровь, это мое право!

Бенедикт упал на колени перед этой героиней любви и преданности, схватил подол ее платья и поцеловал его.

Менее впечатлительный, врач ограничился тем, что сказал:

— Это хорошо! Попробуем! Дайте раненому выпить ложку лучшего укрепляющего средства. Я иду к себе за аппаратом.

XLIV. БРАКОСОЧЕТАНИЕ IN EXTREMIS

Врач выбежал из комнаты так быстро, как только позволяло ему достоинство его профессии,

В это время Елена пыталась влить в губы Карлу ложку укрепляющего средства, а Бенедикт дергал шнур звонка и сзывал слуг.

Появился Ганс.

— Сходите за священником, — сказала ему Елена.

— Для последнего причастия? — робко спросил Ганс.

— Для бракосочетания, — ответила Елена. Через несколько минут врач вернулся с аппаратом.

— Доктор, — сказал ему Бенедикт, — я вполне в курсе операции и хотел бы поговорить с вами. Позвольте сказать вам, прежде чем вы начнете, что я полностью отвергаю метод Мюллера и Диффенбаха, которые утверждают, что нужно вводить кровь, очищенную от фибринов с помощью взбалтывания, и, напротив, придерживаюсь мнения Берара, который считает, что нужно вливать кровь в природном виде и со всеми ее элементами.

— Я придерживаюсь того же мнения, — сказал доктор. — Звоните.

Бенедикт позвонил. Вошла служанка.

— Принесите горячей воды в глубоком сосуде, — попросил доктор, — и градусник, если таковой имеется в доме.

Служанка почти тотчас же снова появилась с тем и другим.

Врач вынул из кармана бинт и обмотал им левую руку больного. Именно с этой стороны нужно было делать переливание крови, так как правая рука была изуродована.

Через несколько мгновений вена набухла, и это доказывало, что кровь в ней не совсем иссякла и что циркуляция ее, хотя и слабая, еще продолжалась.

Тогда врач обернулся к Елене:

— Вы готовы? — спросил он.

— Да, — сказала Елена, — но поторопитесь же, вдруг он умрет, Боже правый!

Врач зажал руку Елены бинтом, поместил аппарат на кровать, чтобы по возможности приблизить его к раненому, и поставил его в воду, нагретую до 35 градусов, чтобы кровь не успела остыть, проходя от одной руки в другую. Он обнажил самый набухший сосуд на руке Карла и почти одновременно проколол вену девушки, кровь которой тут же потекла к аппарат.

Когда врач посчитал, что крови перелилось граммов 120 — 130, он сделал знак Бенедикту, чтобы тот большим пальцем зажал течение крови у Елены, и, сделав надрез вдоль сосуда у Карла, ввел туда конец трубки и стал медленно переливать кровь, внимательно следя за тем, чтобы в вену вместе с кровью не проник ни один пузырек воздуха.

124